ЮЖНЫЙ КРАЙ Воскресенье, 28-го Декабря 1908 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ K&V W 3 . Виѳлеемъ въ день праздника Рождества Христова. нія, дико и неприлично, но она, Эль- ка, слишкомъ благовосгіитана, чтобы дать ей понять это. Спросила преувеличенно любезно: — Быть можетъ, пани имѣетъ дѣло ко мнѣ? Я буду счастлива услужить… — Нѣтъ… нѣтъ… никакого дѣла… Не много ж утко въ пустыхъ комнатахъ… Касинская продолжала кашлять. Она оглядывалась съ безпомощнымъ видомъ. За окномъ шелъ влажный, густой снѣгъ и въ нарядной гостинной, гдѣ пахли туберозы и гіацинты, казалось темнѣе обыкновеннаго. Мохнатая, зе леная елочка, осыпанная серебристой пудрой, опоясанная золотыми гирлян дами, со звѣздой и тоненькими мато выми, еще не зажженными свѣчами, вздрагивала подъ ловкими руками Эльки. Возлѣ въ корзинахъ лежали вороха игрушекъ, пряниковъ, кон- фектъ, цѣлыя груды яблокъ, горы хлопушекъ, фонариковъ, куклы, пая цы, вся праздничная, блестящая, пе страя, яркая, самодовольная мишура. И къ мохнатому деревцу въ серебря ной пудрѣ, къ мягкимъ тонамъ эле гантной гостиной, къ блѣдному свѣту сквозь кружево гардинъ, къ сладкому душистому аромату цвѣтовъ, яблокъ, конфектъ, такъ шло безмятежное фар форовое личико Эльки. Она напоми нала сама большую, дорогую куклу, великолѣпную бездѣлушку моднаго ма газина. И въ тысячный разъ Марія по думала: „Такъ вотъ кого любилъ онъ?“ Элька спрашивала, посасывая у ко лотые пальцы. — Не находите ли вы, что херувимъ виситъ криво? — Нѣтъ… совсѣмъ хорошо. — Думаю помѣстить надъ нимъ этого голубка… — Великолѣпно… — Ахъ, сколько всегда хлопотъ съ елкой. .? На поблѣднѣвшемъ лицѣ Касин- ской отразилась борьба. Она пробор мотала, волнуясь, стягивая и натяги вая перчатку: — Пани Элиза, я знаю, съ моей стороны было безуміемъ придти къ вамъ, но… есть чувство сильнѣе гор дости… Если я виновата, то немного заслуживаю прощенія… Въ продолже ніи трехъ лѣтъ я жила во второмъ этажѣ, вы въ нижнемъ… Я знала, какъ Стефанъ любилъ васъ и какъ вы бы ли счастливы… Помните, раза три-че тыре мы встрѣчались… Я еще тогда пѣла… О, мнѣ кажется съ того вре мени прошла вѣчность… Вы не ревно вали меня… нѣтъ, ничуть, но вы смѣ ялись надо-мною… Много смѣялись… Потомъ Стефанъ умеръ… Какой ко ш маръ!.. Я уѣхала… Теперь вернулась… На старое пепелище… Вы здѣсь по- прежнему… Вы снова замужемъ… у васъ дѣти… Вы снова счастливы… Ахъ, я не завидую вамъ, Элька… Я только говорю… Я пришла къ вамъ, чтобы УКРАШАЛИ ЕЛКУ… (Carte postale). — Кто тамъ, Ванда? Барыня со второго этажа… Элька смотрѣла на горничную съ изумленіемъ, не выпуская изъ правой руки воскового китайца, а изъ лѣвой—красной нитки. — Барыня со второго этажа?.. Ты съ ума сошла?.. — Да ей-Богу же… уже раздѣ лись… Говорятъ, имъ нужно ви дѣть васъ… спрашивали у меня, гдѣ дѣти и бонна… — Ну? – Я отвѣтила, что дѣти уѣха ли къ бабушкѣ съ бонной… ба ринъ дѣлаетъ визиты,а вы укра шаете елку… Они сказали—иди те, доложите обо мнѣ… Элька колебалась, потомъ сдѣ лала гримаску. Хорошо… Впустите ее… И потушите электричество въ сто ловой… вѣдь, еще совсѣмъ рано… четыре часа… Это не я зажгла, а няня… — И напрасно… Маленькая, бѣлокурая женщи на съ фарфоровымъ личикомъ старательно привѣшивала китай- чика къ липкой колючей вѣткѣ. Она недоумѣвала и чуточку тру сила. Что нужно этой странной дамѣ со второго этажа?.. Когда- то онѣ были знакомы„мелькомъ“ … Потомъ Марія Касинская уѣхала заграницу… Теперь вернулась. Но кто же приходитъ по дѣлу на первый день Рождества? Марія увлекалась ея покойнымъ мужемъ, еще будучи на сценѣ… Послѣ нервнаго потрясенія Касинская потеряла голосъ… Кажется… Такъ, по крайней мѣрѣ, разсказы ваютъ… Элька качала головой… По койный Стефанъ слылъ дикаремъ… Что она нашла въ немъ? Въ сосѣдней комнатѣ шуршали юб ки… глухо кашляли… Она вошла, очень взволнованная… Дама со второго этажа… Молодая, изящная дама съ усталымъ лицомъ. На ней было черное платье, переходя щее въ бѣлую пѣну кружевъ около плечъ, бобровая шляпа, большая муфта. Элька порозовѣла и смотрѣла воп росительно. Гостья сказала сквозь приступы кашля: — Вы не сердитесь за то, что я безъ позволенія пришла къ вамъ. Вы, вѣ роятно, уже забыли меня? Элька отвѣтила банальностью и онѣ пожали другъ-другу руки. По томъ хозяйка придвинула кресло и взяла клубокъ нитокъ. — Садитесь, пожалуйста. Я во жусь съ елкой. Тороплюсь кончить. Ежегодно на первый день Рождества мы устраиваемъ это маленькое удо вольствіе дѣтямъ. Мысленно Элька рѣшила, что слу хи о наружности Касинской сильно преувеличены. Хотя прійти непрошен ной въ чужую квартиру, безъ сомнѣ- ,12 Виѳлеемская звѣзда. Картина Франца Жмурко. еще разъ, послѣдній, увидѣть обста новку, въ которой онъ жилъ… Видите, я его такъ любила „больше жизни”… Она задохнулась, а хорошенькая жен щина съ голубыми, наивными глазами недоумѣвала. Наконецъ, пробормотала, роясь въ картонажахъ: — М нѣ очень жаль васъ, дорогая… Это хорошо, что вы откровенны… Я понимаю васъ, но… половину вещей Стефана я уже продала… Мой второй мужъ обладаетъ лучшими средствами и большимъ вкусомъ… О, нѣтъ ника кого сравненія… Элька надула губки и, чуточку недо вольная, пересчитывала недостатки покойнаго… Стефанъ былъ человѣкъ, съ .Всѣ они слѣдуютъ’за звѣздой*. Картина П. Янсена. которымъ тяжело жилось… Она готова поклясться… Всегда грустный… всегда больной… Ни малѣйшей практичности… Она съ нимъ нуждалась… Grace а Dien, тогда у нея не было дѣтей… Пани Марія идеализируетъ его, безъ сомнѣнія… Передъ смертью онъ чуть не свелъ въ могилу и ее, Эльку… Богъ мой, все кажется заманчивымъ издали… Какъ это странно, что пани Марія му чаетъ себя понапрасно… Въ сущности, такіе люди, какъ Стефанъ, ни къ че му не пригодны… По крайней мѣрѣ, ея второй мужъ-Здись утверждаетъ это. Потомъ она восхитилась настоя щимъ… Она счастлива до безумія, до невѣроятія. Здѣсь— человѣкъ положи тельный… Съ нимъ она не боится умереть въ нищетѣ… Онъ капельку строгъ… Держитъ ее вотъ какъ… Ого… Но, что дѣлать?. Женщина должна подчиниться…”” И перебила самое себя, разсыпавъ конфекты изъ плюшеваго мѣшечка: — Ай… батюшки мой, какая я не ловкая! Марія улыбалась блѣдными, вздерги вающими губами, глядя, какъ бѣлоку рая женщина съ фарфоровымъ *личи- комъ опустилась на колѣни, чтобы бережно поднять лакомства, fcr — Шоколадныя бомбы… Ужасно вкусно… Хотите? Почему вы церемони тесь? Нѣтъ желанія? А я большая ла ЮЖНЫЙ КРАЙ. 13 Воскресенье, 28-го /Декабря 1908 года. комка. Какъ можно отказаться отъ шоколадныхъ бомбъ?… Я всегда имѣю много сладкаго… Я даже и ночью иногда ѣмъ… Здись сердится… О чемъ вы задумались?. — Пустое… М нѣ что-то не весело. Конфекты были положены обратно и качались рядомъ съ бѣлымъ медвѣдемъ. — Нужно принимать жизнь, какъ она есть, дорогая… Вы еще такъ мо лоды… Отчего вы не выходите замужъ?. Уфъ… Я начинаю уставать. — Вы сказали… мнѣ показалось… онъ очень мучился передъ смертью… отозвалась Касинская. Она разгорѣ лась и выпрямилась. — Кто? Стефанъ?… Да, конечно… Сильно бредилъ… А, знаете, я боюсь привѣсить эту куклу… А, вдругъ, разо бьется… — Да… да… лучше оставить на столѣ… Скажите, пани, онъ узнавалъ окружающихъ?… — Превосходно… Онъ умиралъ со знательно… Онъ меня звалъ, но я по боялась подойти, Ьіеп entendu.. Это такъ страшно, агонія!… Я-нервная… Ну, вотъ… посмѣйте сказать, что мой пастушокъ не очарователенъ… — Очарователенъ, пани… — Еще бы… вы думаете она намъ стоитъ дешево, эта елка?… — Что вы… Касинская встала. Она дрожащими 0. Іоаннъ Сергіевъ (Кронштадтскій). Скончался 20 декабря, утромъ. ВЪ НОЧЬ ПОДЪ РОЖДЕСТВО. Этюдъ. Холодный, безпріютный край… Тамъ, гдѣ природа сохранила всю свою неприкосновенность творчества, гдѣ безграничныя, глухія степи, непро ходимыя, лишенныя свѣта тайги и оди ночество, самое затаенное, самое ж ут кое одиночество. Тамъ море, замкнутое узломъ угрю мыхъ, посѣдѣвшихъ горъ, суровое и одичалое, какъ старый одинокій гр ѣш никъ, полно таинственныхъ загадокъ и святотатственныхъ сказаній. И люди тамъ вѣчно угрюмы и мол чаливы, какъ и природа. Ихъ загорѣ лыя лица отъ знойныхъ морозовъ рѣд ко бываютъ согрѣты улыбкою радости. Тамъ человѣкъ въ постоянной враждѣ съ неумолимой судьбою. Бывало ко лодники пѣсню затянутъ, шагая по пыльному тракту, или бѣглецъ запоетъ, почуявъ просторъ величавый, звуки, какъ слезы свинцовыя, падаютъ въ землю безмолвно, тоскливо. .Со звѣздой”. Рисунокъ И. Бодянскаго. руками взяла статуетку императора Наполеона съ камина.”! — Не правда-ли… она стояла^въ кабинетѣ Стефана? — Что?… А… Наполеонъ… да… какая у васъ хорошая память… у да… Статуетка казалась тяжелой для ослабѣвшихъ пальцевъ… Марія кос нулась губами холодной бронзы: „быть можетъ, его рука трогала эту вещь?” — Не зажечь-ли электричество?… спросила Элька, роняя ножницы, я укололась до крови. Ей было трудно отвѣтить, т. к. она плакала не слышно, не сводя глазъ съ летящихъ снѣжинокъ. Боже мой, Боже А сколько тамъ пѣсенъ задушено?! Сколько растравлено слезъ?! Въ глухую, морозную ночь, подъ Рождество Зенонъ-Калита, такъ звали ссыльнаго студента, сидѣлъ въ одино ко заброшенной хатѣ, пріютившейся по берегу моря, и молча, угрюмо пе реживалъ далекія воспоминанія. ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 28-го Декабря 1908 года. мои, какъ все грустно въ этомъ мірѣ… А бѣлокурая фарфоровая женщина, которая ничего не замѣчала и ничего не понимала, протянула ей яблоко. — Скушайте, милочка. Право же это очень хорошій сортъ яблокъ… И са мый дорогой. Анна Маръ. ,14 ЮЖНЫЙ КРАЙ. Воскресенье, 28-го Декабря 1908 года. Канунъ Рожде ства. Гудятъ коло кола церквей и возвѣщаютъ близ кую радость. Весь городъ и сады, и даже небо дро житъ огненной пылью сплетаю щихся фонарей, и въ окнахъ цѣлые фонтаны свѣта.Ка кая-то волшебная рука на мѣстѣ прежнихъ скуч ныхъ улицъ поста вила одну боль шую огненную ел ку, и люди взрос лые, съ серьез нымъ видомъ и ус талою походкою, стали веселыми, наивными д ѣть ми и закружились вокругъ е л к и … Крикъ, разговоры, смѣхъ… И на душѣ свѣтло,какъ въ яр ко освѣщенномъ храмѣ. Съ моря подулъ су ровый Баргузинъ и ис терично зарыдалъ надъ окнами убогой хаты. Байкалъ еще не замер залъ *. Онъ грузно шле пался о берегъ тяже лыми смороженными волнами, какъ будто все ловилъ кого-то сво ими блѣдными когтями и, озлобленный неуда чей, все больше и гроз нѣе злился. Зенонъ сидѣлъ, какъ изваянный, неподвижно уставившись въ дрожа щее пламя свѣчи. Его воспоминанія росли, смѣнялись лица, обста новки, лѣпились новыя, еще болѣе миражныя картины. Онъ заглянулъ въ знакомый домъ. Большая комната.Вся устлана коврами… и всѣхъ онъ знаетъ… все друзья. Одинъ устало протянулся по njwy, а трое остальныхъ си дятъ, поджавши ноги, на диванѣ и громко спорятъ. Горитъ огонь, но странно какъ то онъ мигаетъ, и потому у всѣхъ у нихъ глаза какъ будто по командѣ то закрываются, то снова прозрѣваютъ. — Теперь поѣхать бы туда—-въ страну вѣчнаго солнца, говоритъ одинъ изъ нихъ, тепло, цвѣты цвѣ тутъ, и Нилъ, какъ зачарованная му- * Байкалъ становится между 20-ми числами декабря и Новымъ годомъ. „Чужіе11, Картина В. Б. Аленъ. За эту картину художникъ командированъ академіею заграницу. зыкой змѣя, еле ползетъ по желтому песку. — Есть еще большая на свѣтѣ ра дость, говоритъ другой, когда и ра дуешься, и страдаешь не одинъ, а вмѣстѣ съ сотнями людей… За нихъ и за себя и радуешься, и болѣ ешь, въ сотми разъ страстнѣй и глуб же въ сотни разъ… Типографія и фото-пинкографія ..Южнаго Края”, Гумская ѵл., д. А. А. Іозефовича. I Іодальше отъ людей, баситъ то варищъ, лежащій на полу, какъ н ѣ когда ушелъ вели кій Заратустра. — Но не забудь, возражаетъ вто рой, что, вѣдь, и тамъ, и на верши нѣ крупнаго вели чія есть чувство одиночества, тоска величія. Вдругъ что-то стукнуло снаружи, задребезжали сте кла, и Калита оч нулся. Онъ огля дѣлъ углы своей убогой комнатен ки; взглянулъ въ окно. Какая-то тяже лая завѣса упала между нимъ и яр кой жизнью. Упа ли силы, и одино чество еще боль нѣй сдавило грудь. Онъ затушилъ свѣ чу и прислонилъ го рячій лобъ къ оконно му стеклу… и на душ ѣ стало еще темнѣе. Сквозь черный, поси нѣвшій сумракъ неисто во гонялись волны мо ря, вставали на дыбы, стонали, снова гнались въ путь… ревѣли вол ны. Эй, Баргузинъ, по шевеливай валъ!.. Слы шались грома раскаты. Густой туманъ метался надъ водою, какъ б ѣ лый саванъ мертвеца, захваченный порывомъ бури, и заслонялъ со бою горизонтъ… Въ глазахъ Зенона еще долго бѣгали то желтыя, то голубыя кольца свѣта, лѣпились другъ на друга и по тухали гдѣ-то далеко за вѣками. Привычный шумъ въ немъ не бу дилъ ни чувства стра ха, ни любопытства, и, незамѣтно для себя, онъ погрузился въ сонъ, склонивши голову на подоконникъ. Тамъ, гдѣ непроходи мыя, безъ свѣта тай ги; гдѣ море вѣчно одинокое, какъ нераскаянный палачъ, полно за гадочныхъ чудесъ, тамъ все: и воз духъ, и просторъ степей, и крики чаекъ, и шелестъ волнъ, тамъ все от равлено дыханіемъ тоски и мертвыхъ, безотвѣтныхъ криковъ жизни. В. Блосъ. Сцена 1-го акта „Дни нашей жизніГ, въ харьковскомъ драматическомъ театрѣ (Со снимка фотографіи „ Moderne”).
