ЮЖНЫЙ КРАЙ Ч А СЫ С Т А Р А Г О ЗА М К А . Я, кажется, уже говорилъ вамъ, что мое путешествіе по Италіи съ товари щемъ Дмитріевымъ до сихъ поръ яв ляется однимъ изъ наиболѣе яркихъ и удивительныхъ воспоминаній моей жизни. Я еще учился въ Парижѣ, когда Дми тріевъ имѣлъ уже солидную практику въ своемъ раіонѣ, — онъ былъврачемъ, —жилъ широ ко и съ свои ми насмѣшли выми, немно го грустными глазами и ост рой курчавой бородкой по ходилъ н а французскаго рантье, кото рый еще не об – лѣнился окон чательно. Раза два въ недѣлю его квартира на rue Pontoise превращалась въ настоящій богемскій ка- бачекъ, и, Бо же мой, какъ здѣсь ѣли и пили изголо давшіеся эми гранты и про сто случайные бродяги! Я знаю, что этой благотвор и- тельн ост ью отчасти и объ яснялось го степріимство хозяина.| Умный, доб рый, груст ный,—онъ ко всѣмъ шелъ навстрѣчу, и рѣдко кто не былъ долженъ «русскому эс кулапу” Дми тріеву нѣ сколько фран ковъ. На этихъ собраніяхъ мы и подружи лись съ нимъ. Потомъ он-ъ началъ бо лѣть, кашлялъ, и вотъ мы отправились вмѣстѣ въ итальянское путешествіе. Сначала все было такъ прекрасно. Иногда цѣлые переходы между малень кими городками мы совершали пѣшкомъ. Поочередно тащили при этомъ неболь шую телѣжку, сооруженную для насъ ка кимъ то деревенскимъ столяромъ; на ней лежалъ нашъ скромный багажъ, за пасъ провизіи и, конечно, нѣсколько фіасокъ съ краснымъ виномъ. Не забуду нашихъ завтраковъ гдѣ ни будь на дорогѣ, подъ пиніей! Было такъ много солнца, небо казалось совсѣмъ стекляннымъ, дали были изломаны мяг кимъ узоромъ горъ, а мы пили вино, ѣли фрукты; такъ полно отдыхали въ утренней прохладѣ и говорили сбъ искус ствѣ, о нашихъ впечатлѣніяхъ, о томъ, какъ чудесно многообразна жизнь. Но чѣмъ болѣе къ югу спускались мы, тѣмъ грустнѣй становился мой то варищъ. Я боялся подозрѣвать, но иног да мнѣ казалось, что у него чахотка и наиболѣе злая. Сухой и какой то звонкій кашель друга,—вотъ что стало все чаще и чаще омрачать меня. — Пустяки,—успокаивалъ онъ мекя.— Ты профанъ. Ты ничего не понимаешь, а я чувствую и понимаю каждую каждую клѣточку моего организма. Еще не скоро. При этомъ онъ улыбался и дѣлалъ видъ, что все это его совершенно не безпокоитъ. Ноябрь и первую половину декабря мы провели въ Римѣ. Зима была осо бенно теплой, и мой другъ выглядѣлъ совсѣмъ бодро. Какъ то разъ, незадолго до Рождества, мы вернулись домой послѣ скромнаго ужина въ кафэ на piazza Сильвестра. Почему то особенно хорошо помню этотъ вечеръ,—въ нашей большой, квадратной комнатѣ горѣлъ каминъ, и когда мы под бросили вт- него свѣжихъ дровъ—стѣны и полъ окрасились въ мягкій рыжевато красный цзѣтъ. Товарищъ сѣлъ у камина и меч талъ вслухъ. — Для мо ихъ легкихъ это самый бла- гословенный край, но, Бо же мсй, съ ка кою радостью я полетѣлъ бы сейчасъ въ Россію! Здѣсь все какое-то слишкомъ нѣжное, жен ственное, а тамъ, напро тивъ, в с е крѣпкоо. ру мяное, здоро вое, мужиц кое. А зима, а елки, а это особенное оживленіе, особенная ве селость, кото рыя охваты ваютъ чело вѣка только на м о ро з- номъ воздухѣ! Чортъ возьми, —закатиться куда-нибудь на тройкѣ! По томъ вбѣжать съ бѣлой хо лодной боро дой въ теплую комнату, звон ко крякнуть, подсѣсть къ пузатому са мовару! Горя чій чай, да хватить туда солидную пор цію рому! А рядомъ сидитъ хозяйка, бѣ лая, дородная, подбородокъ развѣсила на груди. Ну, какая нибудь Евфимія Петровна или Пе лагея Григорьевна, которая и создана для того, чтобы кулебяку готовить, да около самовара сидѣть. Что, братъ, лов ко? Ну, а если ущипнуть ее за полное плечо, и она захохочетъ во все горло! Онъ передохнулъ и задумался. — Скучаю я уже. Домой хочется. Къ медвѣдямъ потянуло. Меня увлекли его слова. Я сказалъ: — Послѣ твоихъ описаній хоть кого потянетъ. Какой ты врачъ?! Тебѣ писать бы надо. Онъ замѣтилъ съ улыбкой: Мадонна Рафаэля^ Среда, 25-го Декабря 1913 года. ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПРИБАВЛЕНІЕ КЪ No 11807, ,какъ1 злой корщунъ. Что ты объ этомъ думаешь? — Я полагаюсь на твой вкусъ. — И отлично. Мой вкусъ сей часъ требуетъ нѣкоторой дикости. Пожалуй, напом шть Россію. Наконецъ, Іисусъ на пути въ Іерусалимъ. могу тебя успокоить,—это совсѣмъ недалеко. Мы рѣшили ѣхать. Я радовался ожив ленію товарища. Увы. это былъ послѣд ній день, когда я видѣлъ его относи тельно здоровымъ и веселымъ. На утренній поѣздъ мы опозда ли и потому выѣхали позже, а въ Чивита Кастеллано прибыли уже ве черомъ. — Талантъ во всемъ талантъ. Съ минуту смотрѣлъ на огни камина, наморщивъ свой большой умный лобъ, потомъ быстро всталъ, приблизился и хлопнулъ меня по плечу: — Знаешь что, надоѣлъ мнѣ Римъ! Нужно будетъ хоть чѣмъ нибудь отмѣ тить Рождество. Ты согласенъ? — Хорошо, хо рошо. — Конечно, хо рошо. Поду май самъ, что это за Рожде ство! Цвѣты про даютъ на улицахъ. На Пинчіо разгули ваютъ чуть ли не въ лѣтнихъ туале тахъ. Какая то солнечная Пасха. — Такъ, но что же дѣлать? ‘ — Очзнь просто. Ты со мной, какъ около няньки, ниче го самъ не выдума ешь. Отправимся куда нибудь въ го ры. Тамъ хоть на вершинахъ есть снѣгъ. Наконецъ, перемѣна обстанов ки. Я это всегда любилъ. Еще гимна зистомъ, -надоѣстъ моя комнатка, на чинаю все перестав пять. Столъ на мѣ сто дивана, кро вать на мѣсто стола и т. д. Затѣмъ при глашалъ товарищей на чай и торжест венно объявлялъ: «Переѣхалъ на но вую квартиру*. — Хорошо, поѣдемъ Только не стоитъ далеко забираться. Тоже не интересно провести праздни ки въ дорогѣ. Дмитріевъ раз смѣялся. — Да куда же мож но далеко забрать ся въ этой Италіи! Сѣлъ въ поѣздъ, не успѣлъ познако миться съ хоро шенькой сосѣдкой и уже пріѣхалъ. Ее вдоль и поперекъ перешагнуть можно. Сейчасъ что нибудь и выберемъ. Я, вѣдь, знаю, — ты какъ осядешь, такъ ужъ не съ мѣста. Осѣдлый человѣкъ, —тебѣ нельзя поз волять долго за живаться на мѣстѣ. Онъ взялъ со стола свой французскій путеводитель .Lazio”, попросилъ меня зажечь лампу и началъ перелистывать страницы. — А вотъ, — хлопнулъ онъ рукою по книгѣ, — Чивита Кастеллано. Путе водитель утверждаетъ, что это ма ленькій дикій городокъ, очень интере сный, который пріютится въ горахъ, Среда, 25-го декабря 1913 года. Веттурино — извозчикъ, чуть ли не единственный во всемъ городкѣ, встрѣ тилъ насъ благосклонной улыбкой, сра зу потребовалъ три лиры и заявилъ, что въ противномъ случаѣ онъ не сдвинется съ мѣста. — Ни одного чен- тезима менѣе, поч тенные синьоры. Не знаю, что представляетъ со бою этотъ городокъ сейчасъ, но тогда онъ, дѣйствитель но, походилъ на какое то разбой ничье гнѣздо. (Тѣ лица, кото рыя я могъ разсмо трѣть при слабомъ свѣтѣ уличныхъ фо нарей). Мы усердно зна комились съ нимъ. Страшно сотря сая наши тѣла, вет турино едва ползъ по узкимъ, темнымъ уличкамъ, по сторо намъ которыхъ бы ли не дома, а какія то безформенныя каменныя глыбы. Они являлись ка кимъ то есіествен- ни*ъ продолжені емъ горъ, среди которыхъ располо жились. Иногда гдѣ-ни будь бросалась въ глаза свѣтлая впа дина кофейни или остеріи. Рыжеватыя за опченыя стѣны, тяжелые, почти чер ные отъ грязи сто лы, и въ этомъ по лусвѣтѣ какіе • то растрепанные нео предѣленные силу эты людей. Ихъ голоса доносились къ намъ грубыми обрывками, сов сѣмъ не похожими на мелодичный итальянскій языкъ. Здѣсь что не дере вушка, особе-новъ горахъ, то и свое индивидуальное на рѣчіе. Прохожихъ два- три и обочтешься. Да и то больше рабочіе съ понуры ми осликами, кото рые тащили на сво ихъ спинахъ опе реженныя винныя Картина ГІлакгорста. бочки. Желтые мигающіе фонари были такъ рѣдки, что не освѣщали эти закопче- ныя улички, а, кажется, напротивъ, под черкивали густой неподвижный мракъ. — Веселенькое мѣстечко,—пробур чалъ я. — Можетъ быть, и невеселенькое, зато новое, – замѣтилъ Дмитріевъ.—Мы здѣсь проживемъ съ тобой, какъ на необитае момъ островѣ. Будемъ мечтать, будемъ гадать, вспоминать прошлое, а все это Среда, 25-го декабря 1913 года. ЮЖНЫЙ КРАЙ. 3 жакъ нельзя болѣе подходитъ къ рож дественскимъ настроеніямъ. — Гостинницы здѣсь нѣтъ, заявилъ вдругъ веттурино и повернулся къ намъ. Кго лошадь тоже, кажется, повернула въ інашу сторону свою голодную, печальную, юслиную морду. — Но куда же ты взялся везти? — Нѣтъ albergo, но имѣется… Веттурино началъ пространно объ яснять это „имѣется”, но мы его рѣши гельно не хотѣли понять. —• Вези, вези, сказалъ я.— Все равно. — Сто чертей ему въ затылокъ!— ругнулся по-русски Дмитріевъ. Но когда мы пріѣхали къ свое му неизвѣстному пріюту, онъ уже не ругался. — Это занимательно, сказалъ онъ,—словно въ сказкѣ,—и въ «го голосѣ прозвучала какая то грустная нотка. Но эту сказку мы хорошо раз смотрѣли только на слѣдующій день. Это былъ старый, коричневый, наполовину разрушенный домъ. Впрочемъ, ему къ лицу другое опредѣленіе. Пожапуй, замокъ, палаццо какихъ-нибудь давно истлѣвшихъ дуковъ. Единственный уцѣпѣвшій бал конъ свѣсился внизъ и напоми налъ кулакъ, который каждую минуту готовъ опуститься на вашу голову. Правый уголъ, ідѣ, вѣроятно, возвышалась башня, былъ ши роко завитъ плюшемъ. Эго люби- тель смерти и разрушенія. Внизу помѣщалась лавка, гдѣ продавалась подозрительная сухая рыба, хлѣбъ, сыръ, вино и сви нина. Но каждая итальянская лавка вмѣстѣ съ тѣмъ и трак тиръ. И когда мы подъѣхали, здѣсь за столиками уже засѣда- ла компанія лохматыхъ людей, которые посмотрѣли въ нашу сто рону хмуро и непривѣтливо, Хозяинъ внизу торговалъ, а наверху сдавалъ комнаты. Онъ отрядилъ съ нами какого то уг рюмаго старика, вѣроятно, своего дѣда. Мы шли за его свѣчей по узкой каменной лѣстницѣ, а потомъ по корридору, еще болѣе узкому, съ черными стѣнами, по которымъ свѣтъ скользилъ по добно блѣдной восковой улыбкѣ. ” Комнатки походили на кельи, выруб ленныя въ камнѣ. Поэтому мы не могли помѣститься въ одной и заняли двѣ, по краямъ корридора. Я помылся и зашелъ къ товарищу. — Хорошенькій пріютъ, сказалъ онъ. — Исключительно для любителей сыро сти, мышей и гробового молчанія. По- -смотри эту мебель,—изъ нея можно по -строить несокрушимыя баррикады. Спин ка кровати занимаетъ полстѣны. Этотъ комодъ, эти часы въ углу. Циферблатъ заржавѣлъ, а деревянная рама такая черная, крѣпкая, что напоминаетъ же лѣзо. Дмитріевъ подошелъ къ комоду и на пилъ стаканчикъ вина. — Это невредно, сказалъ онъ, замѣ тивъ мой безпокойный взглядъ.—Пустя ки. Если оберегать себя отъ каждой мелочи, то и жить не стоитъ. — Когда-нибудь, продолжалъ онъ все такъ же грустно,—здѣсь жили какіе- нибудь важные синьоры. Конечно, раз бойничали, потому что въ старину всѣ итальянскіе синьоры только эгимъ и занимались, Ну а здѣсь цвѣла какая- нибудь прелестная синьора, молилась Мадоннѣ въ кастелланскомъ соборѣ съ химерами, смиренно улыбалась мужу, а ночью въ это окно прокрадывался лю бовникъ и, возможно, попадалъ на эту самую монументальную постель. Товарищъ задумчиво разсматривалъ на свѣтъ вино въ своемъ стаканѣ. — Была жизнь и остановилась. Вотъ какъ эти часы. Никакой мастеръ не за ставитъ болѣе двигаться ихъ тяжелыя стрѣлки: хозяева мертвы. Показы ваютъ шесть часовъ. Что это вечеръ, утро? Утромъ, когда мы вышли на прогулку, Дмитріевъ заговорилъ съ хозяиномъ о часахъ. Они почему то особенно его ин тересовали. — Очень старые,—сказалъ хозяинъ.— Когда умеръ старшій сынъ синьора, ихъ остановили. Это помнитъ дѣдъ. Больше онъ не захотѣлъ говорить, отошелъ къ прилавку и началъ напол нять виномъ литровую посудину. Два дня мы знакомились съ городомъ, и тѣ лица, которыя я видѣлъ, не внуша ли никакого уваженія. — Сочельникъ проведемъ здѣсь, со гласился со мной Дмитріевъ, а потомъ въ Римъ. Дѣйствительно, слишкомъ мно го полутоновъ и настроеній. Онъ самъ былъ очень хмуръ эти дни, вѣдь, онъ „зналъ каждую клѣточку сво его организма*, но я тогда не понималъ его мрачныхъ предчувствій. Наступилъ сочельникъ. Мы провели его въ бесѣдѣ и воспоминаніяхъ. — Какъ быстро течетъ жизнь,—съ грустью говорилъ мой товарищъ.— Ка жется только вчера былъ университетъ, все это безпокойство съ догмой римска го права и столько самыхъ разнообраз ныхъ удовольствій. Знакомства съ ми лыми дѣвушками, вечера, вечеринки. По мню, по субботамъ собирались мы у одного добраго знакомаго. Онъ отъ ро дителей хорошія деньги получалъ, ну и, слѣдовательно, ублажалъ компанію. Вы пивка, холодный ужинъ и предваритель но—безконечный чай,—нѣсколько самоваровъ. Вносила ихъ къ намъ полная, здоровая дѣвка, простоволосая, аъ подтыканной юбкѣ. Такъ ходила она и осенью и зимой. Пошучивали мы съ ней, а она удивительно хохотала. Какъ взреветъ, какъ заплетется,— оконныя рамы дрожали. Кажется мы именно этого эффекта и до бивались. Ну, чай, разговоры, Рус скіе разговоры. Сначала о ста рыхъ прорванныхъ калошахъ, о системѣ экзаменовать какого-ни будь профессора, затѣмъ о лите- атурѣ, о смерти; отсюда рѣзкій переходъ къ политикѣ, а въ кон цѣ концовъ комната такъ напол няется табачнымъ дымомъ, что спорщики даже не видятъ другъ оруга. Дмитріевъ умолкъ на минуту и снова продолжалъ. — Сколько было свѣта, вѣры! Всѣ мы чувствовали себя рыца рями съ серебряными мечами. А потомъ… А потомъ просто ви дишь, что жизнь нѣчто совсѣмъ иное. Рыцарю и развернуться не гдѣ. Какое тамъ рыцарство. Ра бота, работа, часто такая проза ичная, скучная и незамѣтно: „Стукъ,—стукъ,—стукъ. Это я черная,—пожили и довольно*. И не пожилъ. Только расцвѣтетъ человѣкъ, только сформируется окончательно, пройдетъ мучитель ную школу разочарованій, укрѣ пится,—пожить бы, порадоваться милому солнышку, широко исполь зовать, достигнутую самостоятель ность. Нѣтъ,—иди къ чорту! По мню, какъ то разъ, присутство валъ я на похоронахъ одного про фессора историка. Это уже въ Парижѣ было. Видѣлъ я его мер твую голову. Обычная мертвая голова. Желтая, точно деревянная, и ничего уже въ ней, и мнѣ было до боли жаль, что вотъ, бездна знаній, бездна мыслей, про валилась въ какую то отвратительную яму, сжалась въ мертвый, ничтожный, уже гніющій комокъ, а рядомъ сотни, тысячи людей убиваютъ свою молодость надъ пріобрѣтеніемъ вотъ этихъ же са мыхъ знаній. И помню, на этихъ самыхъ похоронвхъ, я вдругъ неистово расхо хотался… Дмитріевъ снова опустилъ голову. Во всей его фигурѣ было что то надломлен ное, обиженное. Я всячески старался его развлечь, но плохо достигалъ своей цѣли. Товарищъ только грустно улыбался. Вечеромъ поззали хозяина и приказа ли ему на завтра, во что бы то ни ста ло, заготовить гуся, свинины и хороша го вина. Онъ доказывалъ, что гуся до стать очень трудно, но, получивъ зо- Цари Востока. Гравюра Густава Дорэ. ЮЖНЫЙ КРАЙ. о ,I ЮЖНЫЙ КРАЙ. Среда, 25-го декабря 1913 года. СМѢСЬ. Жюль Кларти въ анекдотахъ. Покойный Жюль Кларти, въ продол женіе 28 лѣтъ занимавшій отвѣтствен ный постъ администратора, т. е. дирек тора „Французской Комедіи”, представ лялъ собою крупную личность. Французы особенно памятливы на анек доты. Сарду, знаменитый критикъ Cap- сэ, покойный Коклэнъ и т. д., всѣ они завоевали себѣ прочное мѣсто въ „ма ленькой исторіи”, какъ французы назы ваютъ анекдоты, скромно ютящіеся око ло большой исторіи. Вокругъ покойнаго каждомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ Ле Баржи подавалъ Кларти прошеніе директора „Дома Мольера” наслоилось особенно много анекдотовъ. Кларти имѣлъ мчого враговъ среди актеровъ своего театра. Въ первомъ ряду послѣд нихъ, говорятъ „Б. В.*, надо поставить извѣстнаго трагическаго актера Муне Сюлли, человѣка съ большимъ тактомъ, и актера Ле Баржи, часто не соблюдав шаго по отношенію къ администратору требованій элементарнаго такта. При лотой, сразу успокоился, улыбнулся и вышепъ. — Ну, наговорились, поднялся я.—спо койной ночи. Товарищъ задержалъ меня. — Я хочу тебѣ признаться въ малень кой глупости. Странно, ну какая мо жетъ быть связь между мною и этими часами? Онъ указалъ рукою въ уголъ.— Однако, всѣ эти дни въ шесть’’ часовъ я испытывалъ странное без покойство. Знаешь, я даже утромъ просыпался въ это время. — Пустяки, успакаивалъ я его. Нервы. Да въ этой ка менной дырѣ и меня охваты ваетъ тоска. Неудачно’мы вы брали. Завтра лучше ’уѣдемъ. Я крѣпко пожалъ его руки. Глаза его смотрѣли странно, безпокойно; щеки горѣли ли хорадочнымъ румянцемъ. При знаюсь,—хорошо это помню, я ушелъ въ свою комнату не спокойнымъ. Было темно, когда я вдругъ проснулся словно отъ тслчеа. Что то потянуло меня къ то варищу. Я взяль свѣчу и по шелъ. Было совсѣмъ тихо. Скрипнула тяжелія дверь, я вошель и едва не урониль свѣчу. Дмитріевъ лэжаль на крова ти со скрюченными колѣнями. Его грудь была зглчта темной кровью. И подъ этимъ страш нымъ покровомъ онъ лежалъ желтый, неподвижный, съ ши роко – раскрытымъ ртомъ,— мертвый. Это кровь хлынула изъ его rofjii—и конецъ. Бы стрый, страшный конецъ. Я наклонилоя. Онъ былъ еще теглъ. Машинально я взглянулъ на часы, дожавшіе рядомъ на ноч номъ стсликѣ. Они показывали ровно шесть. Ал. Станкевичъ. Рождественскіе силуэты Н. Наразина. объ отставкѣ. „Вы трижды подавали въ отставку. Поэтому я позволю себѣ пред ложить вамъ слѣдующую сдѣлку. Я ра зорву всѣ ваши прежнія прошенія, но вмѣсто нихъ вы напишите четвертое и на этотъ разъ рѣшительное прошеніе, сказалъ Кларти неуживчивому актеру. Ле Баржи вскорѣ, дѣйствительно, вы былъ изъ состава согьетеровъ „фран цузской Комедіи”. Противники Кларти часто выдвигали противъ него обвиненіе въ старости, ли шившей его возможности идти наравнѣ съ вѣкомъ. „Папа Жюль” состарился, и пора ему уступить свое директорское кресло кому-нибудь изъ молодыхъ, та ковъ былъ лейтъ-мотивъ всѣхъ выпа довъ противъ Кларти. Но старикъ, меч тавшій о томъ, чтобы умереть на посту своего славнаго, долголѣтняго служенія французскому искусству, не обра щалъ вниманія на эти протесты и продолжалъ крѣпкой рукой дер жать бразды правленія въ любимомъ, театрѣ. — Да, я дѣйствительно, старъ. Поэто – му молодые должны положиться на дѣй ствіе неумолимаго закона природы; вѣдь мнѣ вскорѣ придется выйти въ отставку отъ всѣхъ житейскихъ дѣлъ, сказалъ Кларти въ минуту го речи. „Французская Комедія” по лучаетъ правительственную субсидію, и поэтому министръ народнаго просвѣщенія явля ется, такъ сказать, ьепосред- ственнымъ начальникомъ ад министратора перваго фран цузскаго театра. Кларти пе режилъ 30 министровъ. Од нажды онъ рѣшилъ подвер гнуть сокращенію драму по эта Буа, добившагося включе нія своего произведенія въ репертуаръ „Комедіи”, един ственно благодаря своимъ свя зямъ въ министерствѣ. Буа разлетѣлся съ жалобой къ самому министру народнаго просвѣщенія, -коіорымъ тог да былъ нынѣшній глава французскаго правительства Думергт. „Господинъ министръ у меня три начальства, двумъ изъ которыхъ я обязанъ слѣ пымъ послушаніемъ. Во пер выхъ, художественная совѣсть, начальство очень взыскатель ное, во-вторыхъ, публика, со держащая театръ и, нако нецъ, вы, г. министръ, какъ представитель правительства. Укажите мнѣ, котораго изъ этихъ трехъ начальствъ я мо гу не послушаться?” Думергъ вмѣсто отвѣта дру жески пожалъ руку Кларти. Стеклянный госпиталь. Муниципалитетъ города Фи ладельфіи ассигновалъ, пол тора года тому назадъ, пол милліона долларовъ на уст ройство спеціальнаго госпита ля для 500 чахоточныхъ боль ныхъ. Недавно, по словамъ „Б. В.“, состоялось торжест венное освященіе этого учрежденія, единственнаго, пожалуй, въ мірѣ. Фи ладельфійскій госпиталь можетъ быть, по справедливости, названъ стеклян нымъ. Онъ состоитъ изъ восьми па вильоновъ, которыхъ только пролеты сдѣланы изъ стали, стѣны же и потолки—стеклянные. Каждый боль ной, находящійся въ госпиталѣ, со вершенно изолированъ. Провѣтриваніе помѣщеній производится по новой си стемѣ, при помощи электричества. Въ госпиталѣ устроены особыя приспособ ленія для добыванія озона, которому те перь придается въ Америкѣ большее зна ченіе при печеній легочныхъ больныхъ. Харьковъ. Типографія «Юлшаго Края», Сумская ул., домъ А. Х іозефовича. No 13.
